Много пришлось пережить в довоенное и послевоенное время семье жителя Бердска Владимира Карпенко. Он был совсем маленьким, когда умерла его мама. Через год отца по навету забрали в НКВД как врага народа. Младших детей Герасима Карпенко отправили в детдома. Через год его освободили из тюрьмы, он вернулся домой. Владимир Карпенко вспоминает это время:
- В сентябре 1940 года отец впервые после тюремного заключения навестил меня в барнаульском детдоме, который находился за городом среди сосен на крутом берегу Оби, напротив затона.
Большое белое капитальное здание санаторного типа. Вокруг ухоженная территория, чистые площадки, дорожки, клумбы с цветами.
Мы гуляем с отцом по осеннему лесу. Нам повстречался красноармеец в шинели, буденовке, с винтовкой в руке наперевес. Зачем он обретался возле детдома, до сих пор для меня осталось загадкой. Тогда он впечатлил 6-летнего мальчика, но я его не испугался — рядом был отец.
В октябре отец арендовал частный дом на ул. Чкалова и стал собирать детей под одну крышу. На это время две старшие сестры 18 и 15 лет жили в однокомнатной квартире, куда нас выселили из флигеля после ареста отца. Они учились в школе — в 10 и 7 классах соответственно. На какие средства они жили — непонятно, но учились успешно. Еще троих детей отец забрал из павловского детдома. Отец привел в дом мачеху и после тяжелых испытаний пытался наладить новую жизнь.
При выходе из тюрьмы отец получил компенсацию морального вреда, понесенного за арест по навету и тюремное заключение в течение года. Ему выплатили сумму, что он получал за работу за полгода в своей должности. Сразу же устроился на работу. Его приняли бухгалтером в краевой земельный отдел Барнаула. Для всех нас началась новая жизнь на новом месте.
Шел декабрь 1940 года. Вечерело. Я во дворе играю в «папанинцев». В те годы многие дети играли в них. В 1937 году папанинцы покорили Северный полюс и водрузили там красный флаг.
Я сделал снежную горку («льдину»), на вершину которой воткнул лыжную палку, а на нее нацепил газету, обозначающую флаг. Во двор заходит возвращающийся с работы отец. Радостно бросаюсь к нему сообщить о своих успехах. Но странно. Отец почему-то не разделили моей радости, а взял меня за ухо. Естественно, я обиделся, не понимая, в чем моя вина. Сдернув мой флаг со «льдины», он пытался мне объяснить, как могут расценить бдительные соседи белый флаг во дворе. Вот такой страх был перед НКВД.
Всю зиму 1940-1941 года я рисовал цветочки и раскрашивал их цветными карандашами, подаренными мне старшей сестренкой Граней, ученицей 8 класса. За окном было солнечно и морозно. У меня не было теплой одежды, поэтому меня не пускали гулять на улицу. Окно хаты для меня был единственным выходом во внешний мир, а за окном шла уличная зимняя жизнь. Напротив нашего дома солдат на гусеничном тракторе буксовал в сугробе. В буденовке и промасленном ватном костюме он хлопотал возле трактора. То выходил из кабины, то лез в нее и хватался за рычаги.
Иногда старшие сестры брали меня с собой на киносеансы в школу.
Большой школьный конференц-зал. Белый экран на стене. Все с нетерпением ждут, когда начнется кино. Гаснет свет. Начинается кинофильм «Перелет Чкалова, Байдукова и Белякова через северный полюс в Америку». Кабина тяжелого советского самолета АНТ-25. В ней трое летчиков. Чтобы избежать обледенения самолета, поднялись высоко — в разряженные слои атмосферы. Летчикам тяжело дышать, не хватает кислорода. Они поочередно пользуются кислородной маской. Из ушей течет кровь. Финским ножом скалывают лед со стекла кабины самолета. Полет продолжается.
Пришла весна 1941 года. Мое затворничество в доме закончилось. Понемногу стал осваивать близлежащие окрестности.
Школа называлась «железнодорожная» и располагалась недалеко от нашего дома. Большая двухэтажная. Красивой архитектуры. Напоминающая стиль известных школ Новониколаевска. Стоит на возвышенной части улицы, поэтому хорошо смотрится издали. Напротив нее тополя.
Солнечный день. Особенное мягкое алтайское тепло. Голубое апрельское небо. Бордовые сережки цветущих тополей. Терпкий запах распускающихся листочков. Картинка так запомнилась, что все цветущие тополя, которые впоследствии приходилось наблюдать, ассоциировались именно с тем апрельским днем и школьными тополями.
После праздника 1 Мая 1941 года отцу в КрайЗО выделили трехкомнатную квартиру в недавно построенном двухэтажном доме. Отец к тому времени работал главным бухгалтером. Скромный и немногочисленный домашний скарб перевезли на полуторке на ул. Партизанскую. Мебели было мало, кое-что приходилось позаимствовать из фондов КрайЗО. Большой двухтумбовый стол с многочисленными ящичками поставили в большой комнате. Он служил и обеденным столом. Над столом висела мощная керосиновая лампа с круглым фителем. Называлась эта лампа «Молния». Утром отец разогревал на ней свой завтрак.
Приближалась пора посадок в огороде. А где садить? Отец долго раздумывать не стал. Участок земли, примыкающий к дому, загородил и обнес забором. Вскопали землю, посадили картошку и все полагающиеся овощи.
Все как-будто хорошо было на новом месте.
Был солнечный теплый день. Со сверстниками мы играли на широкой песчаной улице Партизанской — напротив нашего дома. Вдруг какое-то движение людей, их голоса, слово «война». Я поспешил в дом. Отец был один в комнате. Лежал на кровати одетый. Отдыхал. Руки заложены за голову. Ноги в обуви положил на табуретку. Взглядом уперся в потолок, о чем-то глубоко задумался. Видимо, прослушал сообщение о войне из черной тарелки репродуктора, висевшей на стене комнаты. Произошло что-то страшное, мною тогда еще не осознанное, какая беда нависла над нами. Война!
Продолжение следует
