"Никого я не увольнял, кроме двух десятков человек": Директор онкоцентра Блохина умолял врачей и медперсонал работать

Директор онкоцентра им. Н.Н. Блохина Иван Стилиди — о причинах и последствиях скандала, зарплатах своих замов и борьбе с поборами.

— Сколько врачей и медсестер уже уволились, и сколько подали заявление об увольнении?
— Я получил заявления от восьми сотрудников — это научные работники и врачи. Четыре заявления я подписал сразу, потому что там была корректная формулировка «по собственному желанию». Еще четыре оказались «по собственному желанию в связи с оказываемым давлением со стороны администрации института». Я инициировал внутреннее расследование, чтобы выяснить, в чем выражается давление. Сейчас этим вопросом занимается комиссия. По заявлению Максима Рыкова она пришла к выводу, что оснований для утверждений о давлении нет. Получив это заключение, я подписал пятое заявление. Еще три остаются в работе — Георгия Менткевича, Александра Попа и Василия Бояршинова. Я подпишу их.

Но ни врачей, ни замдиректора Георгия Менткевича, ни завотделением Александра Попа я не собирался увольнять. У нас очень много дел — в следующем году детский институт переезжает в новые корпуса, которые сейчас готовятся к сдаче. Штат необходимо увеличивать, и я всех вижу в новой структуре центра. Я встречался с врачами, и они дали понять, что намерены продолжать работать. А через день–два — новый виток скандала. Видимо, усиленно ведется работа по обработке сознания моих коллег.

— А медсестры подавали заявления?

— Он был моим заместителем по общим вопросам на протяжении полутора лет, курировал финансовую деятельность. Я его уволил, потому что он ослабил контроль над работой финансово-хозяйственного отдела, что привело к несогласованности действий внутри службы. Из-за этого и возникли материальные проблемы в июле — был дефицит средств, и нам пришлось снизить зарплаты на 40–50%. Но у меня нет никакой информации о том, что Виктор Молостов завышал закупочные цены или занимался другими махинациями.

— Она не перепродавала наши услуги. Компания «Русский доктор» работала на рынке экспорта медицинских услуг и привозила в основном иностранных пациентов, которых мы лечили. Нас обвиняли в том, что мы передавали этой компании персональные данные пациентов. Это не так: кроме счетов-фактур мы никаких сведений компании «Русский доктор» не передавали.
Развитие экспорта медицинских услуг — востребованное направление, но его правовая сторона недостаточно отработана. Наш центр был одним из первопроходцев. Потом оказалось, что нам нельзя устанавливать цены для иностранцев выше, чем для россиян. Это не совсем понятно: нужно пациента привлечь, сделать визу, привезти сюда, встретить. Минздрав сейчас отрабатывает эту процедуру, но пока мы получили предписание прокуратуры прекратить с компанией «Русский доктор» всякое взаимодействие. Мы и прекратили. Они уже не арендуют у нас помещение, и мы не поддерживаем с ними связь. Может быть, временно.

— «Русский доктор» был единственной компанией, которая рекламировала ваши услуги?

— Не единственной, но основной.

— Ваши сотрудники говорят, что онкоцентр испытывает глубокий финансовый кризис. Это так?

— Я бы не назвал это кризисом, но есть существенные проблемы. Чтобы содержать научных сотрудников, врачей, мы увеличили число операций на две с половиной тысячи в год, число больных, получивших лекарственное лечение, — на три тысячи человек. Но чтобы выдерживать показатели на должном уровне, необходимо сокращать штат. Это очень сложная задача, потому что здесь нужно резать по живому. Пострадают в первую очередь возрастные сотрудники, которые были нашими наставниками. Поэтому стараемся изменить организацию лечебного процесса так, чтобы сохранить коллектив. По согласию сотрудника возможен перевод на полставки. Но волевым методом мы сотрудников не переводим.

— Много таких людей?

— Больше тридцати.
— А что за история с переводом на полставки остальных врачей?

— Когда вы рассчитываете решить материальные проблемы?

— До конца декабря этого года. Мы приняли меры. Я обратился к министру здравоохранения с просьбой поддержать нас в сложный период, чтобы мы сохранили фонд оплаты труда. Идет скрупулезная работа над составлением плана финансовой деятельности на следующий год, а это — основа основ жизни бюджетного учреждения. Я уверен, что мы не повторим ошибок в расчетах.

— Кроме подписания восьми заявлений об уходе, вы планируете дополнительные сокращения?

— Я даже этих увольнений не планировал, просил сотрудников остаться. Я не планирую увольнять ни врачей, ни сестер. Если вдруг такая волна еще поднимется, я буду беседовать со всеми, кто еще принесет заявления, о возможности продолжения работы в центре.

Никого я не увольнял за полтора года своей работы на посту директора, кроме, наверное, двух десятков человек, которые портили лицо онкологического центра, заложенного Николаем Николаевичем Блохиным.

Эти люди занимались поборами, продавали больным лекарства, и я попросил их покинуть учреждение. Это открытое хамство по отношению к пациентам и их родственникам, что неприемлемо для нас. Для сотрудника онкоцентра духовная составляющая должна быть не ниже профессиональной.

— Центр на Каширке всегда имел славу места, где существуют негласные «тарифы» — и немаленькие — на все услуги. Вы уверены, что избавились от этого явления?

— Вы согласны с административными шагами, которые сделаны новым директором НИИ детской онкологии и гематологии Светланой Варфоломеевой?
— У меня нет ни одного факта, что Светлана Рафаэлевна вела себя с коллективом неподобающим образом, что ее требования были неприемлемыми. Я ни разу не пожалел, что пригласил ее, и настаиваю, что это спланированная акция моих оппонентов — именно моих, а не Светланы Рафаэлевны.

— В таком случае как вышло, что конфликт разгорелся именно с ее появлением, хотя, по идее, должен был начаться полтора года назад?

— Опытные кукловоды знали, что делают. Я думал, что конфликт разгорится в прошлом году. Значит, всему свое время.

Реакция врачей, возможно, была личной. Им кажется, что они выражают какие-то свои намерения и помыслы, а на самом деле они были управляемы.

— Вы уже потеряли пять врачей. Есть риск, что уйдут еще несколько. Как вы планируете закрыть вакансии?

— Из детского института уходят достаточно опытные врачи. Но не уникальные, как они рассказывают, надев на себя «корону». Технологии, по которым они работали, устарели.

Плохо, что они ушли, и практически разом — с этого понедельника. Мы были вынуждены обеспечивать отделение всеми новыми специалистами. Я обратился за помощью к главному детскому онкологу-гематологу Александру Румянцеву, другим коллегам. Есть график, по которому все вакансии будут прикрыты. У нас дежурит врач из РДКБ, трех врачей мы перевели из института детской онкологии в отделение трансплантации.