В Центральном доме учёных прошло чествование академика Виталия Костомарова, которому в январе исполнилось 90 лет.
«АиФ» побеседовал с легендой российской лингвистики, чтобы узнать, каков сейчас авторитет русского языка в мире и можно ли, повышая его популярность на Западе, добиться реального политического влияния.
Хам или поэт?
Дмитрий Писаренко: — Виталий Григорьевич, когда я ехал к вам на интервью, слышал, как подростки разговаривают в автобусе матом. То есть не ругаются, а именно разговаривают — вряд ли они понимают, что это грубая, запрещённая лексика. Вас такая ситуация удручает?
Виталий Костомаров: — Да не очень-то. Конечно, это коробит, но что с этим можно поделать? И потом, неужели вы искренне полагаете, что наши предки вовсе не матерились?
— Матерились, конечно. Но женщины делали это отдельно, а мужчины отдельно. И никак не в общественных местах.
— В общественных местах тоже выражались. Понимаете, язык — это многофункциональный инструмент, он пригоден для любого использования, может соответствовать разным целям. Им можно ругаться, можно ненавидеть, а можно написать возвышенную поэму. Если мне на ногу упадёт утюг, поверьте, я не буду употреблять высокую лексику. Язык не виноват в том, как именно человек его использует.
— Но разве раньше разговорная речь не была более приближенной к литературной норме? А ведь язык задаёт тонус нашему сознанию и мыслям.
— Действительно, язык каждого человека делает либо хамом, либо поэтом. Причём иногда это может быть один и тот же человек. Но язык не виноват в том, что мы становимся другими и всё хуже понимаем друг друга.
Было одно научное исследование. В ходе него опрашивали носителей 50–60 языков, которым задавали простой вопрос: «Как вы считаете, ваш язык сейчас процветает или портится?» Почти все опрошенные ответили: «Портится!» То есть что получается? Для всех людей, независимо от их языка и национальности, характерно ощущение, что раньше язык был лучше, а теперь стал хуже. Но это ведь никакими научными данными не подтверждается! Все эти рассуждения — из того же разряда, что «вот раньше трава была зеленее». Спасать надо нас, а не язык!
Вообще-то в человеческой речи всегда было много «мусора». Но интеллигентность, уровень культуры или качество жизни с этим никак не связаны. Ну посмотрите на американцев. Живут побогаче нас, а ругаются не меньше.
— А чего нам на них смотреть? И так разговорная речь забита заимствованиями из английского: «лайки», «юзеры», «сторис» и пр.
— Русский и не такое переваривал. С древнейших времён наш язык испытывал на себе множество воздействий — греческо-латинское, монгольско-тюркское, немецкое, голландское, французское... Для русского языка это не проблема. У него есть такое необычное свойство, как гибкость, способность впитывать иностранные заимствования, приспосабливать их под собственное звучание. Этим он похож на английский. Есть два языка на планете, которые легко впитывают чужие слова и приспосабливают их под себя: это английский и русский. Ну кто сейчас поверит, что «капуста» — нерусское слово? А ведь оно происходит из латыни.
Так что влияние интернет-сленга, уверен, мы переживём. Новые слова вольются в нашу речь и в конце концов станут русскими. Ещё Пушкин писал: «Русский язык переимчив и общежителен».
Спасибо «гвардии» за это
— Вы были инициатором создания и первым директором Института русского языка им. Пушкина. Его целью было продвижение нашего языка и образования на нём во всём мире. Но сейчас ситуация плачевная: на русском (с учётом диаспор) разговаривают 235 млн человек. А на английском и китайском — по 1,5 млрд. Понятно, что догнать эти языки мы уже не сможем. На что стоит рассчитывать? И есть ли в этом смысл?
— Советский Союз смог добиться того, что русский язык имел высокий авторитет за рубежом. Почти вся Европа считала его первым обязательным иностранным языком. А в Великобритании после запуска первого искусственного спутника Земли даже предлагали ввести его изучение во всех школах.
Я бы не стал говорить, что русский язык сейчас переживает острый кризис. Например, в нашем институте после распада СССР число иностранных студентов не уменьшилось. Русский по-прежнему входит в клуб мировых языков, который, помимо него, образуют английский, немецкий, французский и испанский. Понятно, что английский занимает приоритетные позиции, но и русский используется как официальный в ряде организаций — скажем, в ООН. И никакие санкции, уверяю вас, ему не страшны.
— Тем не менее в бывших советских республиках (и, что печально, в славянских) на русском говорят всё меньше и меньше. И если наш язык сохраняет за рубежом какой-то авторитет, благодарить за это, наверное, надо классиков литературы XIX в. Но что будет дальше? Ведь молодёжь перестаёт читать большие произведения.
— Пока классику ещё читают, хотя, конечно, Твиттер её постепенно вытесняет. Благодаря романам Толстого, Достоевского и других писателей XIX в. русский язык находится на 4-м месте в мире по количеству переводов.
Мне важна судьба русского языка ещё вот почему. С ним произошла удивительная вещь: более двух веков, с рубежа XVIII–XIX столетий, он не меняется. Тот язык, на котором мы сейчас говорим, был создан Карамзиным и Пушкиным. Затем его оттачивали классики XIX в. Когда произошла Октябрьская революция, можно было ожидать, что она затронет и язык, ведь народные массы, захватившие власть, разговаривали совсем по-другому. Но «ленинская гвардия» не позволила сделать это. Ленин, Троцкий, Бухарин — это были люди с университетским образованием. И они прекрасно понимали, что вместе с русским языком может быть утрачена великая культура и литература.
В первые годы советской власти «ленинская гвардия» провела гениальную кампанию по ликвидации безграмотности — ликбез. Все, кто не умел писать, тогда учились. А те, кто умел, были их учителями. Народ, простые люди, учились языку Пушкина и Карамзина. А потом в школах был введён единый всеобуч, что позволило сделать Советский Союз страной сплошной грамотности. Это было беспрецедентно! И спасибо за это мы должны сказать «ленинской гвардии», которую теперь принято ругать. Они были революционерами, но они не дали провернуть революцию в языке. И вся интеллигенция, оставшаяся на тот момент в России, их поддержала.
Но сейчас у меня есть предчувствие, что русский язык ждут большие перемены. Он не станет хуже, но может измениться.
— Что вы имеете в виду? Всё-таки придётся подстроиться под глобализацию?
— Как я уже сказал, русский язык удивительно долго оставался без изменений. Он будто не заметил ни революций, ни войн, ни того, что новая страна сперва возникла, а затем распалась! Вы скажете: ну как же, столько новых слов появилось! Однако для структуры языка важна не его лексика, а склонение, спряжение, система родов... А вот они не меняются на протяжении 200 лет. Хотя должны меняться в течение жизни трёх поколений — 70 лет плюс-минус 20. В лингвистике это называется синхронией языка: он будто бы идентичен самому себе, и внуки могут легко понимать, что говорят их бабушки и дедушки.
Нынешняя синхрония русского языка тянется долго. Я бы сказал, что это выглядит странно. И с учётом того, что в нашу речь проникло много иностранных заимствований и интернет-сленга, можно опасаться, что они изменят синхронию. Произойдёт (и уже происходит) революция в написании текстов, их структуре, системе передачи. И скоро уже никто не будет отвлекаться на такую ерунду, как ударения. Никого не будет волновать, как правильно произносить — с деньгАми или с дЕньгами, пУсковый или пусковОй?
А ещё общество сейчас раскололось на тех, кто знает, как правильно произносить те или иные слова, и тех, кто не знает, но уверен, что знает. То есть считает, что он всегда прав, и никаких авторитетов для него не существует, в том числе в лингвистике.
Источник: АиФ
