На 95 году жизни скончался фронтовик Николай Илюшечкин из Бердске. Ветерана Великой Отечественной войны не стало утром 25 октября, сообщал "Курьер. Среда. Бердск". Николай Семенович Илюшечкин родился 9 октября 1926 года. Призван в армию 3 ноября 1943 года. Служил наводчиком 57-миллиметровой пушки. В составе 61 гвардейского полка 17 дивизии 2-го кавалерийского корпуса 1 Белорусского фронта прошел от Белоруссии до Берлина. Награжден Орденом Отечественной войны 2 степени, медалями «За Отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией». Однажды со сцены фронтовик прочел стихотворение:
- Семь десятков лет промчалось. Жизнь - крутые повороты. Никого уж не осталось, от его военной роты, - декламировал Николай Семенович.
Война — это страшно
- Война есть война. Она была в головах у взрослых и ребятишек. Что война — это страшно, мы понимали. Наших односельчан призывали в армию, а потом приходили похоронки. Но наши детские представления о войне были не настолько ужасающими, как она была на самом деле. Я помню, как после окончания трехмесячных курсов в Татарске, нас посадили в огромный эшелон. 1100 человек отправили на фронт. Более 40 вагонов тащили два паровоза. Состав сделал остановку в Омске. Выдали каждому солдату по недельному запасу сухого пайка и вперед. Больше н и одной остановки. Добрались до небольшой станции под Гомелем. Был вечер. Командиры решили, что переночуем на станции, а утром нас отправят по частям. В километрах 20 грохотал фронт. Весь эшелон вывели в лес. Побоялись, что станцию будут бомбить. И ночью начались такие страшные разрывы. Просто ужас какой-то! А солдаты все необстреленные. Жуткая картина. Все повыскакивали, двери пооткрывали. На улице — день. Думали, проспали. Оказывается такая тактика немецкая: самолет пролетел, развешал фонарики на парашютах. А следом за ним бомбардировщики. Главное, нам повезло. После того, как первый фонари развешал, второй самолет промахнулся: все бомбы упали в метрах 50 от нас. Мы — в лес. До обеда возвращались из леса. Увидели, что весь состав вверх колесами. Собрали уцелевшие вещи. И на передовую.
Не судьба сгинуть в трясине
- Однажды в Белоруссии мы взяли райцентр. Вышли за его пределы в лес, встали в оборону. С левой стороны было болото. А через болото стоял другой батальон. Командир нашего батальона сказал командиру батареи, чтобы он послал кого-нибудь за сведениями к соседям. Вот меня и отправили. Я знал, что по этому болоту ходили партизаны. Я и подумал: раз они ходили, то и я пройду. Напрямую быстрее. Пошел. И как с кочки сорвался. И все. В трясине. Начал хлюпать, хлюпать, хлюпать. Хорошо, двое партизан шли мимо и услышали мое хлюпанье. Вытащили меня. Иначе бы мне пришел конец.
Зарезали спящими восемь врачей
- Мы стояли под Ковелем. В тех местах зверствовали до предела бандеровцы. Только территория освобождается, люди начинают наводить порядок, устанавливать свою власть, так бандеровцы уничтожают активистов и председателей советов. Мы бандеровцев чистили неимоверно. Однажды мы остановились на ночь на опушке леса. По дорожке на Ковель следовали медики. Восемь человек. Начальник госпиталя, хирурги, терапевты и другие специалисты. Они должны были выбрать в Ковеле помещение для госпиталя. Мы им сказали, чтобы они оставались на ночь в нашем лагере. Дадим палатку — переночуют. Ведь бандеровцы лютуют. Они помялись, помялись и решили идти в село, расположенное в полутора километрах от нашей стоянки. И ушли. Ночью, часа в четыре, прибегает женщина. И говорит, что в селе непорядок, скорее всего, всех врачей порешили. Она вышла в туалет. А в это время к дому, где остановились медики, подошли бандеровцы. Двое встали у дверей, а человек 10 вломились в хату. Мы кинулись в тот дом — одни трупы. Перешерстили всю деревню.
Переловили очень много бандитов. Расстреляли их на месте. Такое зверство нельзя терпеть.
Живые скелеты концлагеря
- В Польше пришлось освобождать пересыльный концлагерь. Там были и русские, и поляки, и евреи, и кого там только не было. Мужчины, женщины, дети. За лагерем ров. Там расстреливали узников и сбрасывали тела. Даже не закапывали. Мы лагерь не обстреливали, чтобы не побить людей. Взяли его окружением. Когда мы его почти окружили, немцы сбежали. Мы ужаснулись тому, что увидели. Узники выглядели, как скелеты. Наши интенданты все продовольствие завезли в этот лагерь. Чтобы поддержать истощенных до последней степени. Жуткая картина. Из этого концлагеря узников отправляли в газовые камеры Освенцима. Когда мы смотрели на такие вещи, появлялся порыв идти в немедленное наступление.
Отправляли домой немецких солдат-малолеток
- Немцы прорывались из Кенигсберга. У них были карты с маршрутами через померанские леса. А мы их тут встречали, брали в плен, сортировали. Но мы сильно удивились, когда встретили отряд пацанов в форме, с оружием. И такие отряды попадались нам ни один раз. Когда мы их возьмем, они плачут. Кто они, лишь дети с оружием. Что возьмешь с 12-14-летних детей? Они складывали оружие, а мы их отправляли домой.
Один снаряд на двоих
- В Германии взяли небольшой городок. Нужно было наступать дальше. А сделать это было невозможно. С одной стороны довольно широкий канал с пятиметровыми бетонными бортами. Другой путь отрезал вкопанный по башню танк рядом с дорогой. Обстреливал мост. Встал весь наш полк. Думали, думали. Решили перекатить как-нибудь одну пушку на другую сторону моста. Расчет покатил орудие. Добрался до конца моста, но пушку прокатили дальше съезда с моста в ложбинку. Танк как дал! Колесо налево, колесо направо и от людей ничего не осталось. Следующим пошел наш расчет. Танк из нашей пушки не возьмешь, решили взять с собой подкалиберные снаряды, ящика четыре. И попробовать заклинить башню, чтобы она не могла поворачивать. Шульга и Полтавский ребята были здоровые. Схватились за станины. Мы - за лафет. И с тройной силой бросились через мост. Свернули направо. Уже вниз съехали ствол и колеса. А станины остались на дороге. И танкист стреляет. Не фугасом, а болванкой. И она попала между Шульгой и Полтавским. Боже мой! Одному всю спину вынесло, а второму весь живот. Ребята остались лежать на дороге. Но нас немец уже не мог достать. На последнем ящике снарядов мы заклинили башню танка. И полк пошел в наступление.
О любви на войне думать некогда
Николай Семенович, насколько на войне солдат вдохновляли подвиги героев?
- Мы знали о подвигах Александра Матросова, Зои Космодемьянской, героев-панфиловцев, наших летчиков. Нам рассказывали о Покрышкине, Гастелло. Политработники всегда нас держали в курсе дел. Были хорошими людьми. Подвиги героев поднимали дух армии.
Сейчас некоторые говорят о том, что некоторые подвиги были преувеличены, например, что невозможно закрыть грудью амбразуру.
- Не думаю, что подвиги преувеличены. Давайте вернемся к истории. Фронтовик из Венгеровского района Петр Барбашов 9 ноября 1942 года у села Гизель под Владикавказом закрыл амбразуру вражеского дота своим телом. Отделение, которым командовал младший сержант Барбашов, получило задание уничтожить дот. Так как огневая точка остановила наступление всей дивизии. Барбашов со своим отделением пытался разными способами уничтожить вражеский дот. Боеприпасы закончились, а из дота стреляют. Для того, чтобы выполнить задание, младший сержант Барбашов закрыл амбразуру своим телом. Совершил этот подвиг на полгода раньше Матросова.
С годами произошло какое-то переосмысление войны?
- Мы не были готовы к этой войне, как нужно было быть готовыми. Ну и это в какой-то степени объяснимо. Наша страна была молодой. Что ей досталось? Ничего. Один Путиловский завод, который делал паровозы. Индустриализация, если взять историю капиталистических стран, идет десятками лет. А у нас к 1941 году было сделано очень много. Такую задачу, которую выполнили мы, не выполнило бы ни одно государство. Времени нам выпало мало до войны. Если бы еще в запасе было хотя бы 5-10 лет, Гитлер просто побоялся напасть на нас.
Было ли у Вас на войне время для любви или дружбы?
- Негде было и некогда. Я все время был в окопах на передовой. Моя война — это почти никогда не прекращающийся бой. Были минуты отдыха. Когда могли и посмеяться. У нас служил Коля Савин. Звали мы его Шаляпиным. Пел он изумительно. Когда стояли в обороне на Висле, он как ночью запоет «Катюшу» или «Лизавету», песня льется на десятки километров. На той сторону у немцев были власовцы, бандеровцы. Другой раз кричат оттуда: эй, «Катюшу» нам или «Лизавету». Вот какие были моменты.
Есть ли у вас военные воспоминания, о которых вы никому не рассказываете или стараетесь вовсе не вспоминать?
- Некоторые такие воспоминания и моменты найдутся, пожалуй, почти у всех фронтовиков. Может быть, и у меня есть то, о чем не стоит говорить.
