Вход Посторонним на территорию госпиталя нельзя. Шлагбаум открывается только, чтобы пропустить очередную машину скорой помощи. – Стойте, вы куда? Суровый росгвардеец перегораживает дорогу. Без пропуска в госпиталь не попасть. Передачи для пациентов родственники оставляют здесь, на проходной. Складывают в металлическую тележку, как в супермаркете. Когда она наполняется подписанными пакетами – фамилия, номер палаты – тележку увозят внутрь. Корпус огромный, длинный – семь этажей, сотни окон. Коронавирус разделил больницу на две неравные части. “Зеленая”, чистая зона – всего лишь половина первого этажа. Здесь раньше была администрация. Остальные шесть с половиной этажей – “красная зона”. “Зеленая зона” В “зеленой зоне” люди передвигаются стремительно. Девушка спешит с документами, навстречу ей две женщины несут упаковки с булками – хлебокомбинат привозит их каждый день бесплатно, для врачей. Уборщица моет пол, запах хлорки успокаивает. Бывшая приемная. Среди офисной мебели странно смотрится кровать с веселым постельным бельем. Еще три кровати занимают все свободное пространство в кабинете зама. В кабинете главврача сдвинуты столы и стулья, на них лежат чьи-то вещи, тут же – пятилитровая бутылка воды и полпачки печенья. Спиной к двери в голубой одноразовый костюм переодевается мужчина. Прежде, чем идти в “красную зону” все снимают с себя всё, кроме нижнего белья. Украшения – кольца, цепочки, серьги – тоже оставляют здесь. Тех, кто собирается на дежурство, легко узнать по одинаковым полупрозрачным хирургическим пижамам. Первый слой защиты. Не ошибешься. Мимо проходит женщина в шлепанцах и ситцевом "бабушкином” халате. Потом мужчина в точно таком же халате в цветочек, еще одна женщина: халат, тапки, мокрая голова. Униформа. Так одеты те, кто только что из “красной зоны”. “Размылся”, так тут говорят. Халаты у всех одинаковые: без пуговиц, на завязках, удобные после душа. Кабинет экономиста отдали пульмонологам и инфекционистам. По крайней мере, так наспех написано на листке бумаги, который закрывает табличку на двери. За дверью – еще одна кровать. Она занимает почти половину узкой комнаты. Женщина с короткой стрижкой, Наталья Моржуева, сидит на стуле с чашкой чая. Она сегодня в день. Вышла из “красной зоны” передохнуть и перекусить. На лице отчетливые глубокие борозды – те самые следы от маски и защитных очков. – Зачем у вас тут везде кровати? – А где ночевать? Днем [персонал] еще как-то живчиками. Но нельзя полтора суток на ногах провести! Там [в отделении] сейчас спать нельзя, там же сейчас «красная» зона. На последнем дежурстве я полтора часа поспала из 36. С полседьмого до восьми утра. [На кровати можно хотя бы] просто ноги вытянуть – гудят, за день столько километров набегаешь. Наталья Михайловна – пульмонолог. Ее этаж – четвертый – пневмонии. Госпиталь работает как диагностический распределительный центр. Сюда везут не только с коронавирусом, но и с внебольничными пневмониями. Задача – подтвердить или исключить ковид (так – короче и удобнее – врачи называют коронавирус). – Пришел “плюс” [положительный результат теста на коронавирус] – его на 6-7 этаж поднимаем (пациенты с подтвержденным коронавирусом лежат отдельно, на 6 и 7 этажах - прим.). Пришел “минус” – надо смотреть. Если у больного остается состояние средней степени тяжести или даже тяжелое, то мы переводим [в другие больницы, где лечат обычные, не ковидные пневмонии]. В кабинет заходит рыжая кудрявая Ольга Ерофеева. Волосы влажные: только что из “красной зоны”. Ольга – уролог, но сейчас все врачи в госпитале – одной специальности. Все пневмонии считаются подозрительными на коронавирус. – Во-первых, мы прошли обучение [по лечению ковидных пациентов]. Во-вторых, у нас консультанты есть: инфекционисты, пульмонологи, главный пульмонолог [области] к нам приезжает и главный инфекционист. По протоколу мы назначаем противовирусные сразу же. И антибиотики. Всем пациентам проводится назначенная терапия – мы только по протоколу работаем. У Ольги, как у Натальи, такие же следы на лице и усталый вид. Собственного персонала больнице оказалось мало. Не все согласились на опасную работу. “Красная зона” – дело добровольное. На помощь пришли врачи, медсестры, санитарки из других больниц и поликлиник. И все равно тяжело. – Я работаю каждый день и раз в неделю беру сутки. На полтора суток приходится выходить. Я пришла на обход, говорю: “У вас такое-то заболевание. Лечение такое-то: вы получаете одну капельницу утром, и еще одну [капельницу] утром-вечером. Всего вам должны поставить три капельницы. И вам должны дать противовирусные таблетки. Две таких, две таких. Если вам не дали[что-то], вдруг какие-то накладки, подойдите на пост, спросите сами, вы ходячие”. Тяжелых у нас нет, тяжелые идут в реанимацию. Нам концентраторы кислородные поставили, всем пациентам измеряется сатурация (насыщение крови кислородом - прим.), у всех пациентов жалобы опрашиваются. Конечно, мы не стоим по 30 минут с каждым, как раньше [до открытия госпиталя], когда у нас было по три палаты [на врача], когда мы в день к одному по 10 раз ходили. А тут надо 50 человек посмотреть. Мне терапевта [в помощь] дали только вчера. А до этого я 50 человек смотрела в одного. Первую палату я смотрю в полдесятого, последняя палата ближе к часу смотрится. Понятно, им [пациентам] это не нравится. В отделениях лежат по 100 с лишним человек, объясняют Ольга и Наталья. – Поверьте, мы всем внимание уделяем. Обследования идут: КТ делается, рентген делается. У нас все сотрудники так работают – мы не сидим, в носу не ковыряем. Пациентам объясняем: “Вы тоже нас поймите! Очень много больных, все в панике”. Они начинают психовать: “Почему нет мазков? Почему нет тестов?” Тесты приходят круглосуточно! Выходной, не выходной – тесты приходят. Только пришел, мы его на этаж подняли, в “красную зону”, тут же дежурный, не дежурный врач – кто есть – идет и занимается выпиской пациентов. Допустим, я дежурила полтора суток во вторник, мы с Натальей Михайловной ночью посмотрели, что на седьмом этаже, в ковидной зоне, лежат человек 15, у которых пришел уже контрольный тест отрицательный, и которых надо выписывать. Мы выписывали до 5 утра. У нас нет такого, что человек с тестом лежит с готовым, а ему ничего не говорят и не делают. Здесь, в этой же комнате, за компьютером – Ирина Яковлева. Она получает и сортирует результаты тестов, которые приходят по электронной почте. Положительные-отрицательные. Сколько проходит через нее за день – не знает. Нет времени пересчитывать. С дежурства возвращается Константин Попов, пульмонолог с седьмого, ковидного, этажа. На мужчине цветастый казенный халат смотрится трогательно. – У нас полностью весь этаж занят, больше 100 человек лежит. 107 утром было, мы 8 или 9 человек выписали, но уже эти места заняты. То есть, кого-то привезли. Но, в основном, к нам с нижних этажей народ поднимается. К нам же [в госпиталь] везут всех больных с пневмониями: не только город, но еще и область. Это огромный поток. Мы за две недели [с момента открытия] заполнились под завязку! Госпиталь рассчитан на 642 койки. Это один из самых больших коронавирусных стационаров не только у нас. В московской Коммунарке – 500 мест. Ольга Ерофеева говорит – не все пациенты понимают, что сейчас это не обычная больница. – Пациенты жалуются, почему мы с ними не сюсюкаем. Когда пациент поступил, он в приемном [покое] подождал, в скорой посидел. Устал – это понятно, есть хочет. Он пришел в палату и ему нужно, чтобы ему поставили сразу капельницу. Но сестре надо все сначала выверить [назначения, сделанные в приемном отделении], уже получается отсрочка. Это людей сильно возмущает. Сейчас у нас усиление – терапевтов нам присылают, это хорошо. А первые дни мы все были в шоке. Еще в этой тяжелой одежде... сейчас мы более-менее привыкли. Время от времени кто-то из сотрудников становится пациентом своего же госпиталя. Врачи говорят об этом на удивление буднично и спокойно. – Потому что просто стрессовая ситуация, Мы на каком-то бензине еще адреналиновом работаем. – А иммунитет на фоне стресса падает. – Хотя все, кто заболел, все были в защите, все всё соблюдали. Опять же, может и на улице с кем-то поконтактировали, в маршрутке. – Я на метро ежедневно езжу – сначала на метро, потом на маршрутке. Где я могу [заразиться]? Да где угодно могу. Все болеют, без разницы: врачи, медсестры, санитарки, даже те, кто в “зеленой зоне” работают, болеют. Столовая Администрация больницы переехала в соседнее здание, в пищеблок. Заняли столовую. Вместо обеденных – офисные столы, стулья, компьютеры, документы. Тут теперь бухгалтерия, отдел кадров, канцелярия, экономисты. Главный врач больницы тоже здесь. – А где нам сидеть? Больше негде. Алексей Величко обещал проводить в “красную зону”. Он там бывает практически каждый день. Большинство вопросов дистанционно не решаются. Но сегодня не получается выкроить даже пять минут, чтобы хотя бы поговорить. Телефон звонит, не умолкая. Здесь же, с документами и таким же разрывающимся телефоном – Олег Иванинский. Главный врач областного онкодиспансера на время эпидемии – куратор инфекционного госпиталя. Его задача, как опытного администратора, – отладить работу абсолютно новой структуры. – Понимаете, ведь ни у кого нет опыта создания такого госпиталя! Никто не знает, как все должно быть устроено, чтобы не было сбоев. Никто раньше не работал с такими потоками пациентов и в таком жестком режиме. Что-то приходится изобретать с нуля, запускать, что называется, “с колес” и отлаживать на ходу. Мы все сейчас, как на войне. И пациенты, и врачи. Собственной лаборатории, которой разрешено работать с опасными возбудителями, в госпитале нет. Сначала пробы отправляли в несколько разных лабораторий. Началась чехарда: у кого-то результаты приходили быстро, кто-то ждал неделю. Если ждешь тест на коронавирус – приятного мало. – Поверьте, мы [администрация госпиталя] видим проблемы и стараемся решать их как можно быстрее. У нас теперь [создана] отдельная бригада медсестер, которая занимается только забором проб на всех этажах. Сейчас госпиталь работает с одной лабораторией. Стараемся выдерживать сроки 2, максимум 3 дня [с момента забора материала до получения результата]. Когда результат приходит сомнительный, его нужно перепроверять в референс-лаборатории Роспотребнадзора. Тогда, конечно, время ожидания сильно увеличивается. Эту эпидемию медики сравнивают со стихийным бедствием. Невозможно противостоять шторму в 12 баллов, но врачи сегодня делают невозможное. Мне, наконец, находят провожатого в “красную зону” и отправляют переодеваться. Переход Шлюз из чистой зоны в грязную – три двери-отсечки, которыми перегородили переход в главный корпус. – Кто последний? Перед первой дверью – небольшая очередь. Заходят в шлюз по одному. На освободившееся место. Двери стеклянные, видно, что происходит внутри: несколько женщин в защитной одежде помогают переодеваться коллегам. Это их работа – завязывать, подтягивать, заправлять. Самостоятельно по правилам надеть защитный костюм сложно. – Кто следующий? Мойте руки, как следует мойте. Потом антисептик. Какой у вас размер перчаток? Наталья Фоминых в мирной жизни – операционная сестра. Сейчас от точности ее движений зависит безопасность тех, кто работает в “красной зоне”. – Я сейчас была в грязной зоне. Наоборот раздевала, утилизировала отходы. У меня смена 24 часа. Через шлюз около 300 человек за смену проходит. Нет, не через меня одну, конечно. Всего [через всех ассистентов]. Бахилы как следует подвязывайте! Если не затянете [тесемку], они сползут. Бахилы, шлем, халат, нарукавники, фартук. Наталья одним движением ножниц рассекает белые манжеты халата – в дырку нужно просунуть большой палец, зафиксировать на руке. В синтетическом костюме сразу становится жарко. Маска-респиратор, очки. Еще одна пара перчаток, поверх первой. Лайфхак: телефон можно завернуть в пищевую пленку, она не мешает пользоваться сенсорным экраном. Но фотографии получатся мутные. На медицинские перчатки экраны отзываются охотно. Только отпечаток пальца через двойной слой латекса не считывают. Приходится каждый раз вводить пароль, чтобы разблокировать телефон. – Лицо старайтесь не трогать, не чешите нос через маску. Телефон к уху тоже лучше не подносите, пользуйтесь громкой связью, если нужно позвонить. Следующий! "Приемник" Приемный покой на первом этаже. Через окно видна очередь скорых. Сейчас их четыре. В часы пик бывает и десять. Водители, фельдшеры, врачи вышли на улицу, о чем-то разговаривают. Сквозь стекло не слышно. Пациенты терпеливо ждут в салонах. Если скапливается много машин, просидеть можно несколько часов. Одновременно оформляют не больше семи человек. В приемном отделении семь отдельных комнат – пациенты не должны встречаться. У кого-то диагноз есть, у кого-то пока нет. Следующий заходит, когда освобождается место. Врачи заполняют документы, подробно расспрашивают вновь поступивших. В одном из кабинетов – тяжелая пациентка на каталке, укрыта одеялом. Ее направляют сразу в реанимацию. Здесь же, чуть дальше по коридору, – компьютерный томограф. Рентген-лаборант представляется по имени-отчеству – Александр Владимирович. – КТ работает круглые сутки. 90% поступающих делаем томографию. Некоторые поступают со своей. Исследование занимает 15-20 минут, смотря, какой тяжести состояние пациента. На снимке пневмония совсем не выглядит как мутное стекло. Белые прожилки на темном фоне похожи на черно-белую фотографию куска мрамора. Может быть, это просто не коронавирусная пневмония. Всюду приметы того, что госпиталем больница стала недавно и очень быстро. Закрытые и затянутые пленкой двери. Сдвинутые стулья в коридоре, кварцевые лампы разных конфигураций в неожиданных местах. “Неврологическое отделение”, “Нефрологическое отделение”, “Кардиологическое отделение” – вывески напоминают, что мирная жизнь где-то далеко отсюда. Отделение диагностики Третий этаж. Диагностический. Все врачи и медсестры в защитной одежде выглядят одинаково. Роста и комплекции не всегда достаточно, чтобы узнать человека. – Как вы друг друга отличаете? – По глазам, если близко подойти. А вообще, обычно просто имя спрашиваем. У некоторых на спине или груди маркером написано имя, отчество, врач или м/с – медсестра. Марина Ерикова заполняет историю болезни. На столе и подоконнике – гора бумаг. Марина – гинеколог, найти за месяц столько инфекционистов невозможно. – Сейчас мы все работаем как терапевты, лечим пневмонии. Мы же все медицинский [вуз] закончили. У Марины, как почти у всех здесь, запотели защитные очки. Это серьезная проблема – ничего не видно. Ни снимать, ни протирать прозрачный пластик нельзя. Некоторые делают по бокам отверстия – для вентиляции. Это небезопасно. Но тогда изнутри не скапливается влага. Рабочий день врача – обход больных: жалобы, температура, пульс, давление, сатурация. Коррекция назначений, если пациенту стало лучше или хуже. – У нас пневмонии, все лежат подозрительные на ковид. Мазки же приходят в течение дня. Например, в три [часа дня], в полчетвертого ты думаешь, что допишешь [истории болезни] спокойненько, и тут [после поступления результатов анализов] надо 5-7 пациентов перевести в другие стационары. У меня уйти вовремя [с дневной смены] еще ни разу не получилось. И размыться тоже. Для меня норма – по 8 часов [оставаться в “красной зоне”], не размываясь. И на дежурстве [суточном] я максимум три раза размываюсь. В “красной зоне” нельзя снимать защиту, значит нельзя спать, есть, пить. Сходить в туалет тоже нельзя. – Терпим. Это не так сложно, на самом деле, мы же не пьем. В ординаторской на диванчике расстелена постель: простыня, одеяло, подушка. Койкоместо невролога Елены Опиваловой. Она – лечащий врач третьего этажа, теперь – пациент. На табуретке рядом – ноутбук. Елена помогает коллегам, заполняет документы, делает назначения. – Я здесь все время. Это мой выбор. Не потому, что койки нет. Я официально сейчас больной человек с двусторонней вирусной пневмонией и, скорее всего, с коронавирусом. Вчера совсем дурно [мне] было, кризис, наверное. Сегодня получше. Думаю, пойду на выздоровление однозначно. Потом я уже готова плазму сдавать, когда приобрету иммунитет. Коллеги говорят – Елена первоклассный диагност. Завтра придет результат ее теста на коронавирус. Он будет положительный. – Кто внутри [в госпитале] не побывал, все только нас клянут. Да и внутри не все понимают ситуацию. Некоторые думают, что они в пятизвездочный отель приехали. Всем недовольны: таблетку вовремя не дали, капельницу вовремя не поставили. Когда 90-100 человек на этаже и на каждого нужно зарядить [капельницу]. Можно же чуть-чуть подождать с этой капельницей? Очень много претензий: не так поговорил, нету анализов. Результатов из лаборатории ждут – мы виноваты. [Жалуются, что] туалет не в палате. Ну, у нас такая больница. Сегодня женщину переводили [в другой стационар]. Она, конечно, долго ждала транспортировку. Ее попросили перейти в соседнюю палату на время ожидания. Дали ей койку, потому что другому пациенту, более тяжелому, нужен был кислород. Она всю ночь стояла: “Здесь не лягу, туда не пойду”. Она всю ночь провела у окна, снимала на камеру: “Меня выкинули, меня выгнали”. Медсестры очень тяжело работают. Больных много, больные разные. Физически тяжело - в этих костюмах запотеваем, и морально тяжело от этого негатива. В процедурном две медсестры заряжают капельницы. Как оружие к бою. Приготовить раствор, проверить дозировку, распаковать систему, собрать, развезти по палатам: Анастасия Савелькина двигается быстро, остановиться передохнуть некогда. – За смену больше 40 капельниц [уже сделала]. Уколов много. Сейчас будем антибиотик ставить, мы его утром ставим и вечером. Палата интенсивной терапии бывшего отделения неврологии – анфилада из трех комнат. Функциональные кровати. Инфузоматы и ИВЛ пока стоят без дела. В режим реанимации палату еще не перевели, реанимация в госпитале отдельная, на другом этаже. Здесь лежат пациенты на кислороде. У Тамары Михайловны возле носа – тоненькая трубочка. Женщина дышит тяжело, но шутит – оказалась одна среди мужчин, вот уж повезло, общих тем с соседями маловато. – Я сначала на больничном была неделю. А потом стало хуже, задыхаться начала. Здесь получше стало, лечат. Сил бы где еще взять! "Ковидное" отделение Седьмой этаж, ковидный. Пациенты в коридорах все в масках. Выходить из палаты можно только с защитой. Буфетчица Светлана Попова развозит полдник – толкает тележку с кастрюлями от палаты к палате. Накладывает – кому кашу, кому запеканку – для диабетиков отдельный стол. Сосиски, кажется, можно всем. – Кашу будете? Сосиску положить? – Не хочу! Чаю налейте, больше не надо ничего. – Надо поесть! Как же вы поправитесь, если есть не будете? Пациентам, тем, кто не встает, Светлана еду ставит на тумбочку. Те, кто ходят сами, забирают тарелки в дверях палаты. Очки Светланы тоже запотели. – Пять раз развожу [еду] за день. Завтрак, второй завтрак, обед, полдник и ужин. Времени нет присесть. Кормить закончила в полчетвертого, а в 4 уже должна кефир получать. Тяжело работать с пациентами. Нет, еда им, в основном, нравится. Знаете, не хотят сами вставать, хотят, чтобы на тумбочки все поставили. А я не в состоянии, в отделении больше ста человек. Если я всем буду на тумбочки относить, я просто не успею. Пациенты должны как-то и в наше положение входить. У меня [в респираторе] кислородное голодание, мне воздуха не хватает. Мы же тоже люди, мы не роботы. Агнесса Геннадьевна помогает разнести одноразовые тарелки соседям по палате для тяжелых. У нее футболка с короткими рукавами, видны фиолетовые синяки на сгибах рук – следы от капельниц. Агнесса Геннадьевна недавно сама могла только лежать. Сейчас ей лучше. – Можно сказать, что нормально себя чувствую. Уже восемь дней тут, девятый. Лечат нормально, кормят хорошо. Персонал прекрасный. Вопрос только один – скорей бы домой. Скорее бы выздороветь! Когда человеку плохо, у него настроение не радужное. Когда выздоравливаешь, настроение поднимается. Тем временем дежурная смена сменила дневную. На посту медсестры разбирают назначения. На коронавирусном этаже, конечно, не такая ротация пациентов, как на диагностических. Но от смены до смены часть пациентов уходит – кто домой, кого-то спускают в реанимацию – на их место приходят новые. Инесса Зорькина записывает, кому процедуры уже сделали, кому еще нет. – Все оформляется. На каждого человека. Историю [болезни] завели – нужно оформить прибытие, на анализы записать, чтобы утром взяли анализы. Все, что делаем, надо отметить. Таблетку дали - записали. Капельницу поставили - записали. Иначе можно и 13 раз к одному пациенту сходить. Стандартная палата, на 5 человек. Развлечений в больнице не много: на тумбочках телефоны и книги. Надежда Аркадьевна ждет результаты второго мазка. Для выписки нужны два отрицательных подряд. – Очень хочу отрицательный. Пациенты [в палате] все одной сложности, можно жить. Как заболела? Температура, температура. Была 37, потом - 38. Я испугалась и вызвала скорую. Ночь полежала с кислородом [в больнице], температура прошла. Кашля особого не было. Я в Искитиме лежала. Там тест сделали, а как анализ пришел положительный, меня сюда привезли. Очень красиво привезли, с мигалками, от Искитима и до больницы. Это было, ну, я не знаю. Приключение! Кому-то ни кислород, ни лекарства не помогают. Реанимация Реанимация – на втором этаже. 22 койки, на ИВЛ сегодня – 7 человек. Странно и страшно видеть абсолютно беспомощных людей, которые не могут дышать. Аппараты это делают за них. Вдох-выдох. Передышка, поддержка, с надеждой, что организм отдохнет и справится с вирусной атакой. Юрий Зайнутдинов, заведующий отделением интенсивной терапии, обходит палаты. – Перевернитесь на живот, пожалуйста! Вам нельзя на спине! Некоторым пациентам с пневмонией нужно лежать на животе. Так называемая прон-позиция улучшает вентиляцию легких. – Когда вы меня в палату переведете? – А вы сейчас где? Не в палате? – Доктор, я в обычную палату хочу, надоело здесь. – Подождите маленько, мы вас только вчера с ИВЛ сняли. Рано вам в обычную. В процедурном медсестры набирают шприцы для инъекций. Много шприцев. Стеллажи у противоположной стены забиты от пола и до потолка – картонные упаковки, бутылки. – Фотографируйте, фотографируйте. Лекарств у нас достаточно. Только надежного лечения от коронавируса пока не существует. Во всем мире экспериментируют, подбирают схемы. Препараты от малярии, от ВИЧ, тромболитики. Кому-то помогают, кому-то нет. Почему у одного организм вовсе не замечает инфекцию, а другой сгорает за несколько дней? Причину, наверное, когда-нибудь найдут ученые. Придумают лекарство, создадут вакцину. А пока все возможное и невозможное делают врачи, медсестры. Каждый день в “красной зоне”. Их работа, на самом деле, похожа на бой. Выход Заведующий реанимацией провожает к выходу. Куда-то подевались без малого три часа. Время в “красной зоне”, что ли, течет иначе. – Вы не пойдете отдохнуть? – Некогда. 40 минут занимает размыться, выйти, обратно зайти. Некогда. На выходе такой же шлюз, как на входе – три двери-отcечки. За первой нужно раздеться. Медсестра помогает и тут. На стене – памятка – что, в каком порядке снимать, и, главное, как. Респиратор – снизу вверх, очки – за резинку, халат – наизнанку и упаковать в мешок. На утилизацию. – После каждого [снятого] предмета руки опускайте в дезраствор. Не забывайте! Ладони – вниз, ладони – вверх. За второй дверью – душ. В глаза и нос – раствор борной кислоты. Рот промывают спиртом. – Только не глотайте! Нужно выплюнуть. – Ни в коем случае! Такая гадость, тем более, я за рулем. Рот горит. В душе закончилось жидкое мыло. Мне выдают новую упаковку. Кабинки сквозные. Заходишь с одной стороны, выходишь с другой. Там ждут аккуратной стопкой сложенные полосатые полотенца и те самые халаты. Оказывается, они все одного размера. В душевую следом за мной заходит Ольга Ерофеева. Ее сегодняшняя смена, кажется, наконец закончена. Легко дышать без респиратора, не мешают очки, халат такой легкий. Мирная жизнь – сразу за последней, третьей дверью. Когда она закрывается за спиной, отчетливо понимаешь, что там, всего в нескольких метрах позади, война не прекращается. Вирус выбирает жертву наугад. Возраст, пол, образование, профессия, социальный статус – ему все равно, нет закономерности и нет гарантий. А если кто-то скажет вам, что ковид не страшнее гриппа – не верьте. [gallery link="file" columns="9" ids="564423,564424,564425,564426,564427,564428,564429,564430,564431,564432,564433,564434,564435,564436,564437,564438,564439,564440,564441"]